Неточные совпадения
Какой-то начетчик запел на реках
вавилонских [«На реках
вавилонских» — по библейскому преданию, песнь древних евреев.] и, заплакав, не мог кончить; кто-то произнес имя стрельчихи Домашки, но отклика ниоткуда не последовало.
—
Вавилонскую башню? — спросил Клим.
— Пожалуй, и варавкоподобные тоже опоздали строить
вавилонские башни и египетские пирамиды, рабов — не хватает, а рабочие — не хотят бессмыслицы.
Ведь Кемпфер выводит же японцев прямо — откуда бы вы думали? от
вавилонского столпотворения!
О, пройдут еще века бесчинства свободного ума, их науки и антропофагии, потому что, начав возводить свою
Вавилонскую башню без нас, они кончат антропофагией.
Точно так же если бы он порешил, что бессмертия и Бога нет, то сейчас бы пошел в атеисты и в социалисты (ибо социализм есть не только рабочий вопрос, или так называемого четвертого сословия, но по преимуществу есть атеистический вопрос, вопрос современного воплощения атеизма, вопрос
Вавилонской башни, строящейся именно без Бога, не для достижения небес с земли, а для сведения небес на землю).
На месте храма твоего воздвигнется новое здание, воздвигнется вновь страшная
Вавилонская башня, и хотя и эта не достроится, как и прежняя, но все же ты бы мог избежать этой новой башни и на тысячу лет сократить страдания людей, ибо к нам же ведь придут они, промучившись тысячу лет со своей башней!
А на постели сидит
вавилонская блудница, сама хозяйка Лукерья Непомнящая, лохматая, тощая, с веснушками; она старается посмешнее отвечать на мои вопросы и болтает при этом ногами.
И змея-то я, и блудница
вавилонская, сидящая при водах на звере червленне, — чего только ни говорила она с горя.
О Трубецкой и Волконской
Дедушка пел — и вздыхал,
Пел — и тоской
вавилонскойКелью свою оглашал…
Говоря по совести, оно не только лишено какой бы то ни было согласованности, но все сплошь как бы склеено из кусочков и изолированных теорий, из которых каждая питает саму себя, организуя таким образом как бы непрекращающееся
вавилонское столпотворение.
Что скажут об этом космополиты! Что подумают те чистые сердцем, которые, говоря об отечестве, не могут воздержаться, чтобы не произнести:"Да будет забвенна десница моя, ежели забуду тебя, Иерусалиме!"Как глубоко поражены будут те пламенные юноши, которых еще в школе напитывали высокими примерами Регулов и Муциев Сцевол, которые еще в колыбели засыпали под сладкие звуки псалма:"На реках
вавилонских, тамо седохом и плакахом"?!
На реках
вавилонских — тамо седохом и плакахом… —
Видит жена, что муж малодушествует, ее совсем обросил, только блудницей
вавилонской обзывает, а сам на постели без дела валяется, а она бабенка молодая да полная, жить-то хочется, — ну, и пошла тоже развлекаться.
Помилуйте! да если бы ко всему этому прибавить еще «неблагонадежность», то вышло бы настоящее
вавилонское столпотворение…
Если ему покажется, что необходимо, в видах его личного самосохранения, расстрелять вселенную — он расстреляет; ежели потребуется
вавилонскую башню построить — он построит.
— Спит, как Александр Македонский накануне
вавилонского сражения! — воскликнул старик.
И, наконец, уже в самой последней сцене вдруг появляется
Вавилонская башня, и какие-то атлеты ее наконец достраивают с песней новой надежды, и когда уже достраивают до самого верху, то обладатель, положим хоть Олимпа, убегает в комическом виде, а догадавшееся человечество, завладев его местом, тотчас же начинает новую жизнь с новым проникновением вещей.
— Нет, бабушка, проект у него какой-то есть. Не на
вавилонскую башню, так в Афон пожертвует, а уж нам не даст!
— Нет, а какое-нибудь средство выдумает. Он намеднись недаром с попом поговаривал: а что, говорит, батюшка, если бы
вавилонскую башню выстроить — много на это денег потребуется?
Здесь было довольно тихо. Луна стала совсем маленькой, и синяя ночь была довольно темна, хотя на небе виднелись звезды, и большая, еще не застроенная площадь около центрального парка смутно белела под серебристыми лучами… Далекие дома перемежались с пустырями и заборами, и только в одном месте какой-то гордый человек вывел дом этажей в шестнадцать, высившийся черною громадой, весь обставленный еще лесами… Эта
вавилонская башня резко рисовалась на зареве от освещенного города…
Один из безработных, выкинутых этим огромным потоком, который лишь ненадолго затих там, в той стороне, где высились эти каменные
вавилонские башни и зарево огней тихо догорало, как будто и оно засыпало перед рассветом.
Облако это, точно лента, пронизанная солнцем, повисло в половине огромного недостроенного дома, напоминавшего
вавилонскую башню.
Ведь, как бы мы ни назывались, какие бы мы ни надевали на себя наряды, чем бы и при каких священниках ни мазали себя, сколько бы ни имели миллионов, сколько бы охраны ни стояло по нашему пути, сколько бы полицейских ни ограждали наше богатство, сколько бы мы ни казнили так называемых злодеев-революционеров и анархистов, какие бы мы сами ни совершали подвиги, какие бы ни основывали государства и ни воздвигали крепости и башни от
Вавилонской до Эйфелевой, — перед всеми нами всегда стоят два неотвратимые условия нашей жизни, уничтожающие весь смысл ее: 1) смерть, всякую минуту могущая постигнуть каждого из нас, и 2) непрочность всех совершаемых нами дел, очень быстро, бесследно уничтожающихся.
— Другие уж больно много рассуждали-с. Я слушал. Ну что, — прибавил он, помолчав немного и как-то забавно уставив брови, — понравилось вам наше
Вавилонское столпотворение?
Согласно апокрифу, Юдифь, чтобы спасти иудейский город Ветлуя, осажденный войском
вавилонского царя Навуходоносора, проникла во вражеский лагерь, прельстила своей красотой ассирийского полководца Олоферна и отрубила ему голову его же мечом.]
Ее погибель — это осуществленная песнь плена
вавилонского: играиъйте и пойте нам песни сионские, — говорили иудеям их победители; но печальный пророк отозвался, что не в рабстве можно петь священные песни родины, что лучше пусть язык их прилипнет к гортани и руки отсохнут, нежели примутся они за гусли и запоют сионские песни на потеху владык своих.
— Что, пророк громоподобный, ась? Ну-ка, восчувствуй сладость плена
вавилонского, хе-хе-хе!
— Ведь она испортит тебя! Ах, блудница
вавилонская!..
Вечером мы были на рауте у председателя общества чающих движения воды, действительного статского советника Стрекозы. Присутствовали почти все старики, и потому в комнатах господствовал какой-то особенный, старческий запах. Подавали чай и читали статью, в которой современная русская литература сравнивалась с
вавилонскою блудницей. В промежутках, между чаем и чтением, происходил обмен вздохов (то были именно не мысли, а вздохи).
Трудно было бы решить, к какому ордену архитектуры принадлежало это чудное здание: все роды, древние и новейшие, были в нем перемешаны, как языки при
вавилонском столпотворении, Низенькие и толстые колонны, похожие на египетские, поддерживали греческой фронтон; четырехугольные готические башни, прилепленные ко всем углам дома, прорезаны были широкими итальянскими окнами; а из средины кровли подымалась высокая каланча, которую Ижорской называл своим бельведером.
Сначала они молча лезли все к печке; потом, выпив по стакану горячего сбитня, начинали понемногу отогреваться, и через полчаса в комнате моей повторялась, в малом виде, суматоха, бывшая после потопа при
вавилонском столпотворении: латники, гренадеры, вольтижеры, конные, пешие — все начинали говорить в один голос на французском, итальянском, голландском… словом, на всех известных европейских языках.
— А ты первым в шалостях. Никогда не забуду, как однажды ты вздумал передразнить одного из наших учителей, вскарабкался на кафедру и начал: «Мы говорили до сего о
вавилонском столпотворении, государи мои; теперь, с позволения сказать, обратимся к основанию Ассирийской империи».
К несчастью, это свойство перешло и на наши общественные учреждения: мне случалось бывать на некоторых собраниях, и какое столпотворение
вавилонское я там встречал, — поверить трудно!..
— Прочти мне «У вод
вавилонских». Когда я слышу эту песнь, мне кажется, Сашенька, что все мы — бедные евреи, томимые печалью… Ты без книги?
Вечерами жители Дрёмова, собравшись на берегу Ватаракши, грызли семена тыквы и подсолнуха, слушали храп и визг пил, шарканье рубанков, садкое тяпанье острых топоров и насмешливо вспоминали о бесплодности построения
Вавилонской башни, а Помялов утешительно предвещал чужим людям всякие несчастия...
День, торжественный день рождения Клары Олсуфьевны, единородной дочери статского советника Берендеева, в óно время благодетеля господина Голядкина, — день, ознаменовавшийся блистательным, великолепным званым обедом, таким обедом, какого давно не видали в стенах чиновничьих квартир у Измайловского моста и около, — обедом, который походил более на какой-то пир вальтасаровский, чем на обед, — который отзывался чем-то
вавилонским в отношении блеска, роскоши и приличия с шампанским-клико, с устрицами и плодами Елисеева и Милютиных лавок, со всякими упитанными тельцами и чиновною табелью о рангах, — этот торжественный день, ознаменовавшийся таким торжественным обедом, заключился блистательным балом, семейным, маленьким, родственным балом, но все-таки блистательным в отношении вкуса, образованности и приличия.
Изливал он елей и возжигал курение Изиде и Озири-су египетским, брату и сестре, соединившимся браком еще во чреве матери своей и зачавшим там бога Гора, и Деркето, рыбообразной богине тирской, и Анубису с собачьей головой, богу бальзамирования, и
вавилонскому Оанну, и Дагону филистимскому, и Арденаго ассирийскому, и Утсабу, идолу ниневийскому, и мрачной Кибелле, и Бэл-Меродоху, покровителю Вавилона — богу планеты Юпитер, и халдейскому Ору — богу вечного огня, и таинственной Омороге — праматери богов, которую Бэл рассек на две части, создав из них небо и землю, а из головы — людей; и поклонялся царь еще богине Атанаис, в честь которой девушки Финикии, Лидии, Армении и Персии отдавали прохожим свое тело, как священную жертву, на пороге храмов.
Лунный камень, бледный и кроткий, как сияние луны, — это камень магов халдейских и
вавилонских. Перед прорицаниями они кладут его под язык, и он сообщает им дар видеть будущее. Он имеет странную связь с луною, потому что в новолуние холодеет и сияет ярче. Он благоприятен для женщины в тот год, когда она из ребенка становится девушкой.
Божку съесть,
вавилонскую башню проектировать — вот задачи, которые ей льстят, на которые она обращает всю свою похотливость.
— Ну, и тоска же! — воскликнул дьякон. — Кривой! давай вспомним старину, споем «На реках
вавилонских»!
— За что же ты меня, старче, таким словом упрекаешь: я никакого Вавилона не строю и от
вавилонской мерзости особлюсь.
А Иеремосу —
вавилонскому?
Столпотворение какое-то
вавилонское!..
Городов
вавилонские башни,
возгордясь, возносим снова,
а бог
города на пашни
рушит,
мешая слово.
— И не хочу я быть выше его, но законы его хочу, должен понять — почему дела
вавилонские лучше пред ним яко сионские?
— На реках
вавилонских тамо седохом и плакахом, — грустно шепчет мне Ваня.
— «Воистину — не вем, како сие уразумети имам, егда суть дела лучшая
вавилонская, нежели сионская». Это уж из Ездры книги! Спрашивали… да!
Посмотри, как человек усиливается воздвигнуть башню
Вавилонскую и как не может ничего сделать. Рим, твердейший столп храма земного, сильнейшее проявление человека Адамова, последняя твердыня его, — разве не носил зародыш своей гибели в самом развитии своем? Борение составляло его жизнь, ибо борение назначено в удел Адаму — пот, и пот кровавый. Но как во Адаме все умирают, так во Христе все оживут. Господь примиряет с собою человека, и чем же? — Он снисшел до человека, чтоб человека возвысить до бога.
Да чего вам лучше — сами-то гражданские общества с чего начались, как не со столпотворения
вавилонского?